Мы приехали к озеру. Нам хотелось узнать о нем как можно больше, заглянуть в прозрачную глубину, сохранить его образ надолго. А поздно вечером все собирались у костра и почти до утра продолжали разговоры о жизни, счастье, пели песни вполголоса. Отойдешь за шишками в сторону от костра — и сразу попадешь в новый мир ночной земли, над которой спокойно светят непривычно яркие для городского жителя звезды. Долго-долго смотришь вверх, пока не покажешься самому себе затерянным среди далеких миров, и тогда яркий круг костра, в свете которого видны знакомые милые дружеские лица, станет еще дороже и роднее.
Поездка на Долгое сохранилась в памяти как воспоминание о светлых праздничных днях, как почти неправдоподобный калейдоскоп из ярких лучей августовского солнца, отраженного в легком движении воды, в бисерных капельках росы на паутине, в желто-красных листьях дубов и кленов.
Наверное поэтому, когда спустя десять лет мы снова собрались на озеро, было боязно, что при вторичной встрече исчезнет былое очарование, тем более, что на этот раз предстояла большая напряженная работа, а не просто прогулка.
Но все оказалось много лучше, чем думалось. Был разгар зимы, машину достать не удалось, и мы решили ехать поездом. Это было очень рискованно, если не сказать больше, но зато в случае удачи мы должны были получить первые зимние данные о самом глубоком озере Белоруссии.
Проводница поезда Минск — Полоцк очень подозрительно посматривала на пятерых необычно одетых людей, с непроницаемым видом грузящих в пассажирский вагон ящики и какие-то странные приборы.
Глухой ночью мы прибыли на маленькую станцию Зябки, что в километрах трех от озера. Дальше предстояло идти пешком по тропинкам, которые уже почти стерлись из памяти. Спотыкаясь на каждом шагу, мы с моей помощницей Лаурой тащили наиболее «легкий» груз — ящик с бутылками для воды. Позади, тяжело ступая, двигался Валерий. У него на плечах был 35-килограммовый грунтонос, напоминающий по виду ракету. После трудного перехода рано утром подошли к окраине деревни на берегу озера. С некоторым трепетом постучали в первое же светящееся окно. К великой радости, хозяева нас не только радушно впустили, но и через пять минут узнали по фотографиям.
С этой минуты в доме Пилимонов мы уже не чувствовали себя случайными гостями. Через несколько дней, после успешного выполнения плана, мы возвращались на станцию уже не пешком, а на колхозной лошади в сопровождении новых друзей.
С тех пор мне довелось видеть озеро Долгое много раз: и зимой в метель, когда темные склоны с трудом различаются сквозь пелену снега; и летом, при ярком свете солнца, когда узкая, заходящая за горизонт голубая полоса воды слепит глаза; и ночью, когда яркая лунная дорожка неподвижно лежит на темной, как чернила, воде. Постоянное общение с природой этих удивительно привлекательных и немноголюдных мест оказывает незаметное, но совершенно определенное благотворное влияние на любого человека. На берегах озера живут гостеприимные, добрые, трудолюбивые люди: веселая вдумчивая молодежь и добродушные неугомонные старики. Особенно они любят послушать о городской жизни, а в их неторопливых рассказах об озере и здешних местах сквозит немного наивная, но такая понятная гордость.
За долгие часы беседы можно узнать о том, что глубина озера 70 сажен, что на дне его есть высокие горы и в ямах водятся чудовища, а снетка — видимо-невидимо. И много в этих рассказах правдивого: что из того, что глубина озера Долгое не 70 саженей, а 53 метра, что никому не приходилось видеть глубоководных чудовищ. Но полупудовая щука, вытащенная из воды на наших глазах, очень походила на крокодила, а толстый метровый угорь напоминал большого водяного питона.
Озеро поражает прежде всего своей формой. Оно напоминает узкий (300 — 350 метров) коридор, длиной около 7 километров, ограниченный высокими, почти отвесными склонами. Окружающие озеро холмы чаще всего распаханы — плодородная здесь почва, но склоны озера покрыты непроходимым кустарником ольхи, малины, перевитых хмелем. Могучие дубы, высокие ели, дуплистые березы высятся в разных местах и, к сожалению, лишь напоминают о богатых лесах, когда-то укрывавших озеро со всех сторон.
Большая крутизна характерна и для подводных склонов. Только узенькая мелководная песчаная полоска тянется вдоль берега, затем — резкий спуск сразу на 15 — 18 метров, куда уже не проникают лучи солнца. На самом дне озера глубокие, по 40 — 45 метров, плесы неожиданно сменяются возвышенностями — перекатами.
Мы пытаемся определить, какие же отложения покрывают ложе озера, но каждый раз наш дночерпатель приносит различные породы: то розовую глину, то темный, жидкий, как сметана, ил, а однажды на глубине 20 метров мы собрали твердые ржавые камешки различной формы. Это были обломки озерной железной руды — лимонита.
В укрытой глубокой котловине озера вода находится в спокойном состоянии даже в ветреную погоду. Поэтому летом от солнца нагревается лишь ее верхний слой, а в глубине она очень холодная. Зато в этой воде всегда много кислорода, и животные могут жить как на поверхности, так и у дна.
Растительностью озеро небогато. У берега разбросаны редкие тростники и камыши, глубже до 5 — 6 метров можно заметить высокие одиночные рдесты. Вода очень прозрачная, чистая, вкусная.
Однажды в начале марта нас ожидало маленькое открытие. В те дни лед на озере был толстый, но прозрачный, и вдруг мы наметили, что через него просвечивают красные, как розы, крупные цветы. Это были скопления особых микроскопических красных водорослей, которые не боятся холодной воды и образуют крупные колонии. Мы разбили лед, цветы разрушились, а вода в лунке приобрела розовый оттенок. Такие водоросли встречаются очень редко. В Белоруссии они известны еще только в глубоком озере Рудакове.